Илча и не думал обманывать «хозяев», наоборот горел желанием показать себя с наилучшей стороны, чтобы заслужить послабление. Не знал он также, где допустил промашку, но однажды таки довелось испытать, что за «тайные средства» в здешних узилищах.
«Ты обманул нас, чародей, — бросил тогда с высоты его главный тюремщик, ничего не объясняя, — больше так не делай».
Илчу всего лишь раздели до пояса, легонько расцарапали ножом спину, грудь и плечи, потом смазали порезы терпко пахнущей жижей, приятно холодящей кожу, но что было потом! Такой боли он не знал никогда. Не представлял, что такая бывает. Корчился долго, помнил только что умолял убить его. Говорить после того не мог дня два, а то и больше — тут не разберешь.
В последнее время он все реже взывал к Нимоа, Дракону, справедливости, и гораздо чаще — к Ветру, утешаясь, гадая, как бы тот поступил. Уж он–то непременно нашел бы какой–нибудь выход! Однако после наказания Илча от странной неясности в голове долго не мог даже этого. Только мыслями обращался в прошлое, дивясь, как все могло так получиться. В чем его просчет, что удача опять повернулась… на этот раз даже не спиной, а чем похуже?
Тогда же его покинула надежда. Вдруг ушла, словно вытекла вместе с криками. Жемчужина с каждым днем показывала истину все явственнее, но становилась убийственно холодной и тяжелой. Временами голова от нее просто раскалывалась, и он не мог ни есть, ни пить, ни даже исполнять то, что требовали «хозяева».
Вместе с тем Илча стал осторожнее: старался не болтать лишнего, напрашиваясь на наказание, хоть и не знал, зачем ему понадобилось это новое послушание. Выпустить его не выпустят, сбежать отсюда — несбыточная мечта. Получалось что? Из страха перед новой болью? А стоило ли упираться? Теперь, когда мучители убедились в полезности «чародея», только попробуй воспротивиться — запытают, но не до смерти. И заставят. Жемчужина услужливо подсказывала, насылая новые видения. Впереди темнел колодец, из года в год, до полного безумия, что, на беду, наступит нескоро, — такую судьбу она пророчила. Или навевала.
Будь ты проклята!
Почему одним выпадает истинный дар, прекрасный, искрящийся, а другим — проклятие?
Он мерил каменный мешок шагами до полного изнеможения, но не мог заглушить отчаяния. Пытался отказаться от еды, но ему пообещали, что за неповиновением последует новое наказание, и он опять начал есть. Казалось, что день ото дня в колодце сгущается туча и глядит на Илчу со злобной радостью, впитывая каждый миг мучений. Иногда Илче чудилось, что это Жемчужина. Мстит за то, что он ее выбрал, унес из пещеры.
Чтобы отвлечься от злобного призрака, таящегося в его колодце, Илча принялся целыми днями разговаривать с Ветром, воображая его тут же, рядом. Изливая все свои беды, умоляя подсказать, есть ли еще путь к спасению. Дни шли, без счета и без надежды.
И вот однажды он услыхал странный шум. Он доносился откуда–то из верхних коридоров, точно сразу много людей шествовало, переговариваясь слишком громко, даже нарочито. Илча вскочил, поднял голову, вслушиваясь. Необычное дело, это же тишайшая часть подземелья, и кажется, вовсе запретная. Но еще необычнее отдавались мучительные толчки во лбу, точно Жемчужина рвалась навстречу чему–то знакомому, даже родному, намереваясь оставить опостылевшее тело.
— Ну же, помогай, смотри, — воскликнул Илча, пытаясь с ее помощью проникнуть в то, что происходит наверху.
Ощущение было такое, что от этого зависит жизнь, даже больше, но дар теплился еле–еле, уже давно неспособный жить в полную силу.
— Давай же, умоляю! Нимоа тебя заклинаю! — умолял Илча.
Там, сверху, где шум, переливалась ответная сила!
Тогда Илча принялся кричать, зная, что его одинокий голос не проникнет сквозь камень. Он должен докричаться!
Звуки, смутившие его покой, понемногу стали отдаляться. Жемчужина внутри тоже ослабела, словно отчаялась.
— Нет, только не сейчас, — прошептал Илча, бессильно опускаясь на холодный камень.
Потом, повинуясь внезапному порыву, позвал еще раз. Без ненужных криков, спокойно и даже отстраненно. И вновь услышал ответ. Гораздо дальше. Но его ждали, звали, искали.
На этот раз Илча не вскочил, даже не вздрогнул, а просто доверился Жемчужине. Издалека его звала неведомая сила, живая, близкая, толчками бьющая в голову и погружавшая в забытье, такое же, как в пещере Дракона.
И вот она вспыхнула явственно. Ярко–голубым.
Боль прошла, Илча блаженно валялся в своей дыре, ощущая приближение избавления. Скоро послышались голоса и поступь целой кучи народа, пробудив узника от странной полудремы. Жемчужина тут же начала терять силу, но Илча вскочил и опять принялся орать во все горло, опасаясь упустить удачу.
Дверь распахнулась. Наверху обозначился знакомый тюремщик, вместе с ним к провалу приблизилась еще одна фигура. От нее веяло ароматом пещеры Дракона, а еще разливалось голубое сияние. И еще она несла постоянный груз бесконечных забот и вечный соблазн их сбросить. И еще много чего, Илча даже потерялся.
— Этот человек… он давно уже безумен, потому и заперт подальше от остальных… — Сегодня «хозяин» Илчи не отличался обычным бесстрастием. — Может быть, наш дражайший гость…
— Может быть, безумец сам подаст голос? — разрезал металл угодливые речи. Говоривший обращал свою речь вниз, к узнику.
Серый! Разве этот голос спутаешь с другим?
Илча глупо молчал, потеряв дар речи.
— Я жду, — спокойно повторил Серый.
— Всем известно, что Лассару Благословенному есть дело до любого, даже самого малого, однако этому преступнику вменяется множество злодеяний против жителей Одорно! — В словах «хозяина» мелькнула угроза, хоть он частил, торопясь отвести разоблачение. — И даже самому почетному из наших гостей не дано нарушать закон одного из Вольных Городов!
— Каковы же его злодеяния, советник? — спросил Лассар, точно любопытствуя.
— Мошенничество, наушничество, сговор с нашими врагами, черное чародейство!
— Это неправда! — обрел наконец Илча голос. — Они меня сами позвали! Гостем! Потом схватили! В какой–то дыре… — Советник пытался перебить его, но он кричал, ни на что не обращая внимания: — Потом сюда бросили, принуждали дар Драконов пользовать! Им во благо… — указывал он пальцем на своего главного обидчика.
— Довольно! — вверху взметнулась рука, и Илча замолчал, повинуясь больше не жесту, а голосу. Точно голубое сияние вокруг Лассара на миг полыхнуло пламенем.
— Советник, если этот человек заподозрен в чародействе, да еще черном, почему же Городской Совет не обратился к иледам или к старым слугам Дракона, из ближайшего Святилища? Разве не таковы законы Вольных Городов?